Прощание с матерой краткое содержание читать. «Прощание с Матёрой. Валентин Распутин «Прощание с Матерой»

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра повидала на своем веку всякое. «Мимо нее поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночевку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но ее давно приспособили под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один - легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда еще можно было, спасти избу - не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджег. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает ее, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью ее подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз. приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бригада и сровняет с землей деревенское кладбище. Дарья, старуха с характером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограничивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на ее месте смирились бы с создавшимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодежи, она не просто бранит ее за то, что они покидают знакомый мир, но и грозится: «Вы еще пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, обращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она верит, что, когда умрет, все родственники соберутся, чтоб судить ее. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, - говорит Павел, - что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с поселком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живется, и плыть, как плывется, да ведь я на том замешен: знать, что почем и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

Вы прочитали краткое содержание повести "Прощание с Матёрой". Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.

В центре повести, несомненно, стоит фигура Дарьи Пинигиной , восьмидесятилетней старухи, которая находится в своем уме. Именно поэтому односельчане в любых сложных ситуациях идут к ней за советом. Она – этакий негласный лидер, за которой тянутся старожилы и прислушиваются к ее мудрым речам.

Свои корни

У стариков, видавших всякое на своем веку, одно желание – чтобы их оставили в покое, дали дожить последние годы на своей земле. И умереть на ней. А еще их очень тревожит легкомысленное отношение к жизни детей, то, что они забывают традиции, забывают свои корни. Следующее поколение не понимает, почему их предки так цепляются за этот остров, за пределами которой идет большая жизнь.

Конечно, пользу технического прогресса понимают и старики, только они против того, чтобы люди становились такими же бездушными, как эти самые машины. И вот уже человек ощущает себя царем природы, а это неправильно. Он всего лишь песчинка.

Старики пытаются привить молодежи любовь к своей земле, однако их посылы чужды молодежи. По всему видно, что и сам автор на стороне стариков, которых он искренне жалеет, болеет за их судьбы. Каждого из этих героев, автор описывает с большой теплотой. А вот образы молодежи, предстают перед нами не в самом выгодном для них свете. По сравнению со старшим поколением, они кажутся черствыми, порой бездушными людьми, которые находятся в погоне за развлечениями и красивой жизнью.

Посягательство на святое

По причине запуска ГЭС, власти планируют затопить остров. Местных жителей, планируют переселить в новый поселок, но старики не хотят уезжать с насиженных мест, и до последнего тянут с переездом. Однажды к старухе Дарье, где гостюют Сима и Настасья, приходит Богодул и рассказывает о том, что громят сельское кладбище.

Они идут туда, где орудуют рабочие, готовя погост к затоплению. Они замахнулись на святое, снося оградки и кресты. Местные жители вне себя от гнева и прогоняют рабочих с кладбища. А после восстанавливают кресты и оградки. Для них память о родных, похороненных здесь, свята.

Первый пожар

Дарья идет на кладбище, но неожиданно для себя приходит на самую высокую точку местности, откуда виден весь поселок. И грустит, невеселые думы одолевают ее. В очередной раз на остров приезжает сын Дарьи Павел, который уже перевез всю свою семью и хочет забрать мать, однако она упрямится.

Тем временем, старуха Настасья и дед Егор все-таки решаются уехать в город. Готовится к переезду и еще одна пожилая женщина по имени Катерина. Пользуясь этим, ее сын Петруха поджигает собственный дом. Он хочет побыстрее получить за него деньги. А потом неожиданно исчезает из деревни. Несчастная женщина находит приют в доме у Дарьи.

Время сенокоса. Время уезжать

Приходит время сенокоса, и вся деревня опять собирается вместе, В последний раз для общего дела. Появляется Петруха, который отдает матери за дом всего 15 рублей. Тем временем приезжает внук Дарьи Андрей. Ему вроде бы тоже жаль остров, но не до такой степени. Он считает, что ГЭС, конечно, нужна, и сам мечтает о большой стройке.

После сенокоса, местные жители начинают вывозить с острова свои пожитки, живность.

Петруха поджигает дома односельчан по их же просьбе, а они платят ему за это. Наступает осень. Уборка урожая, сенокос закончены. Время уезжать с Матёры. Дарья идет на сельское кладбище, где просит прощения у лежащих в земле родных людей за то, чему она не в силах помешать.

Жена Егора с горечью рассказывает сельчанам, что ее муж умер от тоски по родине. Его больше нет.

Председатель Воронцов узнает, что на острове еще есть люди. Переживая, что его будет ругать начальство, он плывет на остров, чтобы вывезти остатки жителей, но попадает в туман и не знает, куда двигаться дальше.

Тем временем старожилы слышат тревожный шум катера. На этом повесть заканчивается, автор не рассказывает, что было дальше, предлагая читателю самому решить судьбу ее героев.

Пришла для Матеры последняя весна - это остров и деревня. Эта территория обязана исчезнуть. Внизу около Ангаре началось строительство новой гидроэлектростанции. С приходом осени она должна была заработать, в тот миг Ангара выйдет из берегов и затопит Матеру. Большая часть уехала в другие города. В деревне осталось лишь старшее поколение. Они остались охранять дома, ухаживать за домашним скотом и огородом. Зачастую все собирались у старухи Дарьи. Она ничем не могла помочь из-за сложившейся ситуации в Матери.

Сима часто заходила со своим пятилетним внуком Коленькой. Судьба у нее была нелегкой, долгое время скиталась по белому свету, родила единственную немую дочь без мужа. Ее дочь долго была в девках, но стоило ей «попробовать мужика», сорвалась и начала чудить. Родила она не известно от кого мальчишку, затем уехала, ничего не объяснив. Сима и внук остались одни.

Частенько захаживала Настасья. Старуха чудила, оставшись одна с дедом Егором. Их дети умерли. Она много разного придумывала на деда, да все жалобное. По ее рассказам, он то плакал, то по ночам кричит вроде как умертвляют его. Егор сердился из-за этого, но ничего не предпринимал.

Одним из вечеров собрались Дарья, Настасья и Сима с мальчишкой. Чайничали. Богодул взволнованно забегает к ним и закричал: «Мертвых грабют!». Богодул прибежал сказать всем плохую новость о том, что пришли зачинщики на кладбище и начали рубить кресты да спиливать тумбочки. Старухи сразу же побежали туда.

Жители Матери накинулись на пришедших так, что те не выдержали и уплыли с острова. Матера успокоилась. Жителям пришлось до полуночи ползать по кладбищу, возвращая кресты и тумбочки на место.

Начался сбор урожая. Для уборки хлеба приехали из города. Городские подпалили мельницу. Глядя на то, как она горит, старух заплакали, а молодежь танцевала у пылающей мельницы.

Наступил сентябрь. Остров стал пустым. Остались пятеро людей: Дарья с Катериной, Сима с внуком и Богодул. Прибыла бригада, которая начала сжигать избы. Не спаленными остались околоток от Дарьиной избы и барак. До того как избу на сожжение оставить, Дарья ее побелила. Дом сожгли. Пришло время уезжать.

Павел приехал на остров с Настасьей. Она приехала проститься с Матреной. Дед Егор не вынес горя и умер. Уговорила Дарья их на последнюю прощальную ночь оставить - старика и Матера. Павел уехал, а вместе с ним уехали зачинщики. Был один лишь барак. В нем старики и провели последнюю ночь.

Картинка или рисунок Прощание с матерой

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

Краткое содержание Быков Сотников очень кратко и по главам
Отряд Смолякова был на болоте. У партизан закончилась провизия и они отправили Рыбака и Сотникова в соседний хутор, раздобыть еды. Сотников оказался болен, его мучил сильный кашель.
Краткое содержание Праздник непослушания Михалкова
Читая сказку «Праздник непослушания» можно понять, что дети являются главными героями. Взрослые встречаются очень редко, в двух главах – это первая и последняя. И то совсем недолго.
Краткое содержание Шукшин Стёпка
Герой данного рассказа – молодой парень, которого зовут Степка, и который вернулся из тюрьмы в родную семью. Действие рассказа происходит весной в деревне. Когда Степка встретил отца, тот спросил его, вышла ли из него дурь
Краткое содержание Гончаров Обломов
Краткое содержание Легенды о Робин Гуде

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придется переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с легкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна… А еще: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырех топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки… А еще: капканы, петли, плетеные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Легкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом - замены этому нет. А похоронить в памяти - это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один - легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда еще можно было, спасти избу - не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджег. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает ее, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью ее подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз. приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

верит, что, когда умрет, все родственники соберутся, чтоб судить ее. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

В. Г. Распутин

Прощание с Матерой

И опять наступила весна, своя в своем нескончаемом ряду, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название. Опять с грохотом и страстью пронесло лед, нагромоздив на берега торосы, и Ангара освобожденнo открылась, вытянувшись в могучую сверкающую течь. Опять на верхнем мысу бойко зашумела вода, скатываясь по речке на две стороны; опять запылала по земле и деревьям зелень, пролились первые дожди, прилетели стрижи и ласточки и любовно к жизни заквакали по вечерам в болотце проснувшиеся лягушки. Все это бывало много раз, и много раз Матёра была внутри происходящих в природе перемен, не отставая и не забегая вперед каждого дня. Вот и теперь посадили огороды – да не все: три семьи снялись еще с осени, разъехались по разным городам, а еще три семьи вышли из деревни и того раньше, в первые же годы, когда стало ясно, что слухи верные. Как всегда, посеяли хлеба – да не на всех полях: за рекой пашню не трогали, а только здесь, на острову, где поближе. И картошку, моркошку в огородах тыкали нынче не в одни сроки, а как пришлось, кто когда смог: многие жили теперь на два дома, между которыми добрых пятнадцать километров водой и горой, и разрывались пополам. Та Матёра и не та: постройки стоят на месте, только одну избенку да баню разобрали на дрова, все пока в жизни, в действии, по-прежнему голосят петухи, ревут коровы, трезвонят собаки, а уж повяла деревня, видно, что повяла, как подрубленное дерево, откоренилась, сошла с привычного хода. Все на месте, да не все так: гуще и нахальней полезла крапива, мертво застыли окна в опустевших избах и растворились ворота во дворы – их для порядка закрывали, но какая-то нечистая сила снова и снова открывала, чтоб сильнее сквозило, скрипело да хлопало; покосились заборы и прясла, почернели и похилились стайки, амбары, навесы, без пользы валялись жерди и доски – поправляющая, подлаживающая для долгой службы хозяйская рука больше не прикасалась к ним. Во многих избах было не белено, не прибрано и ополовинено, что-то уже увезено в новое жилье, обнажив угрюмые пошарпанные углы, и что-то оставлено для нужды, потому что и сюда еще наезжать, и здесь колупаться. А постоянно оставались теперь в Матёре только старики и старухи, они смотрели за огородом и домом, ходили за скотиной, возились с ребятишками, сохраняя во всем жилой дух и оберегая деревню от излишнего запустения. По вечерам они сходились вместе, негромко разговаривали – и все об одном, о том, что будет, часто и тяжело вздыхали, опасливо поглядывая в сторону правого берега за Ангару, где строился большой новый поселок. Слухи оттуда доходили разные.

Тот первый мужик, который триста с лишним лeт назад надумал поселиться на острове, был человек зоркий и выгадливый, верно рассудивший, что лучше этой земли ему не сыскать. Остров растянулся на пять с лишним верст и не узенькой лентой, а утюгом, – было где разместиться и пашне, и лесу, и болотцу с лягушкой, а с нижней стороны за мелкой кривой протокой к Матёрe близко подчаливал другой остров, который называли то Подмогой, то Подногой. Подмога – понятно: чего нe хватало на своей земле, брали здесь, а почему Поднога – ни одна душа бы не объяснила, а теперь не объяснит и подавно. Вывалил споткнувшийся чей-то язык, и пошло, а языку, известно, чем чудней, тем милей. В этой истории есть еще одно неизвестно откуда взявшееся имечко – Богодул, так прозвали приблудшего из чужих краев старика, выговаривая слово это на хохлацкий манер как Бохгодул. Но тут хоть можно догадываться, с чего началось прозвище. Старик, который выдавал себя за поляка, любил русский мат, и, видно, кто-то из приезжих грамотных людей, послушав его, сказал в сердцах: богохул, а деревенские то ли не разобрали, то ли нарочно подвернули язык и переделали в богодула. Так или не так было, в точности сказать нельзя, но подсказка такая напрашивается.

Деревня на своем веку повидала всякое. Мимо нее поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночевку торговые люди, снующие в ту и другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо по носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов. От колчаковцев остался в Матёре срубленный ими на верхнем краю у голомыски барак, в котором в последние годы по красным летам, когда тепло, жил, как таракан, Богодул. Знала деревня наводнения, когда пол-острова уходило под воду, а над Подмогой – она была положе и ровней – и вовсе крутило жуткие воронки, знала пожары, голод, разбой.

Была в деревне своя церквушка, как и положено, на высоком чистом месте, хорошо видная издали с той и другой протоки; церквушку эту в колхозную пору приспособили под склад. Правда, службу за неимением батюшки она потеряла еще раньше, но крест на возглавии оставался, и старухи по утрам слали ему поклоны. Потом и кроет сбили. Была мельница на верхней носовой проточке, специально будто для нее и прорытой, с помолом хоть и некорыстным, да нeзаемным, на свой хлебушко хватало. В последние годы дважды на неделе садился на старой поскотине самолет, и в город ли, в район народ приучился летать по воздуху.

Вот так худо-бедно и жила деревня, держась своего мeста на яру у левого берега, встречая и провожая годы, как воду, по которой сносились с другими поселениями и возле которой извечно кормились. И как нет, казалось, конца и края бегущей воде, нeт и веку деревне: уходили на погост одни, нарождались другие, заваливались старые постройки, рубились новые. Так и жила деревня, перемогая любые времена и напасти, триста с лишним годов, за кои на верхнем мысу намыло, поди, с полверсты земли, пока не грянул однажды слух, что дальше деревне не живать, не бывать. Ниже по Ангаре строят плотину для электростанции, вода по реке и речкам поднимется и разольется, затопит многие земли и в том числе в первую очередь, конечно, Матёру. Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой, и места потом не показать, где там силились люди. Придется переезжать. Непросто было поверить, что так оно и будет на самом деле, что край света, которым пугали темный народ, теперь для деревни действительно близок. Через год после первых слухов приехала на катере оценочная комиссия, стала определять износ построек и назначать за них деньги. Сомневаться больше в судьбе Матёры не приходилось, она дотягивала последние годы. Где-то на правом берегу строился уже новый поселок для совхоза, в который сводили все ближние и даже не ближние колхозы, а старые деревни решено было, чтобы не возиться с хламьем, пустить под огонь.

Но теперь оставалось последнее лето: осенью поднимется вода.

Старухи втроем сидели за самоваром и то умолкали, наливая и прихлебывая из блюдца, то опять как бы нехотя и устало принимались тянуть слабый, редкий разговор. Сидели у Дарьи, самой старой из старух; лет своих в точности никто из них не знал, потому что точность эта осталась при крещении в церковных записях, которые потом куда-то увезли – концов не сыскать. О возрасте старухи говорили так:

– Я, девка, уж Ваську, брата, на загорбке таскала, когда ты на свет родилась. – Это Дарья Настасье. – Я уж в памяти находилась, помню.

– Ты, однако, и будешь-то года на три меня постаре.

– Но, на три! Я замуж-то выходила, ты кто была – оглянись-ка! Ты ишо без рубашонки бегала. Как я выходила, ты должна, поди-ка, помнить.

– Я помню.

– Ну дак от. Куды тебе равняться! Ты супротив меня совсем молоденькая.

Третья старуха, Сима, не могла участвовать в столь давних воспоминаниях, она была пришлой, занесенной в Матёру случайным ветром меньше десяти лет назад, – в Матёру из Подволочной, из ангарской же деревни, а туда – откуда-то из-под Тулы, и говорила, что два раза, до войны и в войну, видела Москву, к чему в деревне по извечной привычке не очень-то доверять тому, что нельзя проверить, относились со смешком. Как это Сима, какая-то непутевая старуха, могла видеть Москву, если никто из них не видел? Ну и что, если рядом жила? – в Москву, поди, всех подряд не пускают. Сима, не злясь, не настаивая, умолкала, а после опять говорила то же самое, за что схлопотала прозвище «Московишна». Оно ей, кстати, шло: Сима была вся чистенькая, аккуратная, знала немного грамоте и имела песенник, из которого порой под настроение тянула тоскливые и протяжные песни о горькой судьбе. Судьба ей, похоже, и верно досталась не сладкая, если столько пришлось мытариться, оставить в войну родину, где выросла, родить единственную и ту немую девчонку и теперь на старости лет остаться с малолетним внучонком на руках, которого неизвестно когда и как поднимать. Но Сима и сейчас не потеряла надежды сыскать старика, возле которого она могла бы греться и за которым могла бы ходить – стирать, варить, подавать. Именно по этой причине она и попала в свое время в Матёру: услышав, что дед Максим остался бобылем и выждав для приличия срок, она снялась из Подволочной, где тогда жила, и отправилась за счастьем на остров. Но счастье не вылепилось: дед Максим заупрямился, а бабы, не знавшие Симу как следует, не помогли: дед хоть никому и не надобен, да свой дед, под чужой бок подкладывать обидно. Скорей всего деда Максима напугала Валька, немая Симина девка, в ту пору уже большенькая, как-то особенно неприятно и крикливо мычавшая, чего-то постоянно требующая, нервная. По поводу неудавшегося сватовства в деревне зубоскалили: «Хоть и Сима, да мимо», но Сима не обижалась. Обратно в Нодволочную она не поплыла, так и осталась в Матёре, поселившись в маленькой заброшенной избенке на нижнем краю. Развела огородишко, поставила кросна и ткала из тряпочных дранок дорожки для пола – тем и пробавлялась. А Валька, пока она жила с матерью, ходила в колхоз.